Судьба одного практиканта

1996 год. Агония Балтийского Морского Пароходства. Суда продаются,разворовываются и т.д. На фоне этого: отсутствие работы, сокращение. В отделе кадров народ мнется в очередях, заискивающе здороваясь с кадровиками. И тут мне улыбается удача по тем безработным временам: предлагают место на 30 летний пароход, зашедший в Питер поменять дырявые трубы. Какой рейс, куда пока неизвестно, да и то будет ли. Команду тасуют, выкидывая не имеющих блата, пихая своих. Удивительно, но мне удалось продержаться до отхода. К отходу в экипаж зачислили ватагу практикантов из ЛМУ, точнее из колледжа, как он позже стал именоваться. Двух с судоводительского отделения, одного с радиотехнического вроде, сейчас не помню, и одного с электромеханического. В принципе речь пойдет о жизнедеятельности одного паренька-судоводителя, коим он вряд ли стал, но судьба его после рейса мне не известна.
Судно получило задание в балласте добраться до города Оденсе, в Дании, где предстояло погрузить муку, предназначенную в качестве гуманитарной помощи ООН Вьетнаму. Перед отходом стало известно вдруг, что денег на питание экипажа выделено в Питере не будет и соответственно получение продуктов не предвидится, мол доберетесь до Дании на остатках, а там посмотрим. Остатков по сути не было, так как все, что и оставалось от предыдущего экипажа, все было украдено камбузной братией, приходившей на подмену во время стоянки на мелком ремонте, да и подъедено приходившим каждый день на работу экипажем, разными проверяющими, инспекторами и другим, жаждущим халявных харчей людом. На нашу беду к тому же, почему-то кому-то взбрело в голову покрасить тут же на стоянке танки питьевой воды, слегка сполоснуть и заполнить их для употребления. Воду было невозможно пить на самом деле, и даже хитрецы, тщетно пытавшиеся спасти остатки здоровья использованием фильтров, не могли избавиться от хлорно-ацетоново-бензинового привкуса воды. Чай, компот, суп были такими же. Суп не спасали даже приправы, щедро засыпанные шефом вместо мясца, которое в то время скорее всего не позволяло закрыть двери холодильников плотно, в квартирах голодных семей работников общепита и старпома из предыдущего экипажа. Но деваться народу было некуда- за бортом морская безработица, беспредел чиновников и сокращения. Сокращаться из БМП никому не хотелось, поэтому сокращались в судорогах, корчась от последствий употребления такой воды, но выжили тогда все...потом- не знаю. Перед отходом выяснилось, что чай теперь будет не сладкий, сахара не было и старпом попросил принести каждого по 2 кг. сахарного песка, и не смотря на то, что принесли кто сколько мог, сахара естественно не хватало. Один из ушлых матросов распознал в одном из пароходов стоящих в порту, свое предыдущее судно, прибывшее вроде с Кубы, и узнав от друзей с того экипажа, что груз- сахар сырец доложил об открытии старпому, который и снарядил экспедицию с мешками. С того времени чай стал сладким, правда любителям сладости приходилось внушать себе, что сахарок кристально белый, а не коричневый, причем для полного эффекта ослащения, дозу вынуждены были удваивать. Сахарок тоже был с привкусом, поскольку как известно сырец перевозится навалом в трюмах, которые на 30-летних пароходах, ходивших еще в последние набеги на Кубу, не отличались стерильностью и чистотой, и поэтому истинный вкус сахарка было трудно разобрать, то ли это был вкус ржавчины, то ли кубинские работяги, еще дома на Кубе, не отходили в сторону по нужде, то ли действительно сам сахар- сырец такой сам по себе. Вода и сахар создавали удивительную композицию, но что оставалось делать морякам? Да тут еще выяснилось, что скоро и есть то будет совсем нечего, и старпом, пробивая продовольствие для экипажа, сначала кинул клич на сбор денег с экипажа на продукты, но перспективное предложение на ура принято не было, и тогда старпом пошел на невероятный шаг: договорился, что купит вареной колбасы и сосисок на свои деньги для экипажа, а пароходство (там были его знакомые и он им верил) как-то оплатит потом. Колбаски купили, её и вкушали и на завтрак, и на обед и ужин, разбавляя меню остатками неходовых круп.
Вот так начинался рейс. Дошли до Оденсе, точнее в местечко-глухомань, расположенное далеко от самого города Оденсе и обладающее одним причалом. Долго стояли, ожидая погрузки муки, наконец ее начали неторопясь подвозить, грузить судовыми кранами и укладывать бумажные мешки вручную. Поскольку муки на пароходе тоже не было, то естественно команда попыталась выровнять дифферент, перенеся часть мешков из трюмов в кормовую часть судна, в артелку, но видно что-то не получилось и мешки там так и остались. Кстати мука была препоганейшая, видно потому что подарок Вьетнаму, а раз подарок, да еще и Вьетнаму, то понятно, что Дания не скупилась и подарила самое лучшее, еще снимая об этом телевизионный репортаж на судне. По всей видимости переняв лозунг из рекламы кофе "Чибо": если дарить, то самое лучшее. Но деваться было некуда и мы ели, во-первых потому что другого ничего не оставалось, во-вторых мука как бы была "переподарена", а дареному коню, как говориться...Датчане не торопились, время шло, колбаска и другие продукты подходили к концу, и старпом умудрился договориться с датской стороной и получил продукты таки в долг, под какие-то обещания...которые возможно потом БМП и сдержало и оплатило, но факт этот уже неизвестен. Однако датчане повелись на это, и продукты у нас появились, тем более, что мотивировка была проста: из-за вашей мол волокиты мы так поиздержались...
И вот пока судно гнило у причала, в ожидании подвоза мешков, окончания дождей, выходных и местных праздников, двое практикантов, доселе не бывавших никогда за границей, решили наведаться в город Оденсе, место рождения известного сказочника Андерсена. Дело это было непростое. Город был очень далеко, туда от деревушки шел автобус, до деревушки же надо было идти минут 30-40 пешком, но это не испугало российских практикантов, привыкших к нашему бездорожью, и они несмотря на отговоры других моряков, отправились в путь. Как можно было доехать без датских крон и что можно было делать в городе без них - неизвестно, по крайней мере первое. Что касается 2-го, то ближе к вечеру заявился один из туристов - радист. Народ вяло поинтересовался как и что, так же вяло практикант ответил и исчез с глаз долой у себя в каюте. Ближе к вечеру к судну подрулила полицейская машина, из неё вышли сами представители охраны датского правопорядка и сопровождаемый ими 2-ой практикант-судовод. Они попросились к капитану и поднялись к нему в каюту. Некоторое время спустя, полиция уехала, немало заинтриговав скучающий экипаж. Позже выяснилось, что искатели приключений, ведомые неизвестно какими мотивами, пошарившись по запустелому городку, зашли в большой магазин и затеяли примерку, один вроде как штанов, другой кроссовок. Радист, примерив штанишки, в этих же штанишках и покинул магазин, тем самым обновив свой затёртый гардероб, 2-му в тот день везло не так, как радисту, и паренёк из провинциального российского городка, не учтя развития прогресса в датском королевстве со времен Андерсена, отправился также к выходу, оставив свои старые кроссовки на память магазину. Магазин подарок почему-то не принял, и на выходе сработала сигнализация, на которую незамедлительно отреагировал, скучавший доселе охранник, который и вызвал полицию. Почувствовав неладное, практикант-радист ретировался, унося зад и ноги, одетые в обновку, долго добирался до парохода, лишь одному ему ведомыми тропами, и испачканый в земле, благополучно дошел таки до цели, и отмазавшись от назойливых вопросов вахтенного матроса и пары зевак, пыхавших сигаретки у трапа, он, как было уже сказано, затаился в каюте, видимо размышляя прокатит или не прокатит, выдаст или не выдаст. Ему повезло, сообщник не раскололся датской полиции, капитан был неплохой (ныне покойный) и пожалел сорванца, пустившего слезу, замял это дело, поговорив с полисмэнами и поручившись за преступника. Однако полисмэны не могли это оставить безнаказанным и оштрафовали его где-то на 200 долларов в датских кронах, а поскольку таких денег у практиканта не было, капитан выплатил их из судовой кассы с тем, чтобы вычитать их из зарплаты неудачника в течение рейса. Что такое 200$ для практиканта в то время можно себе представить, если у матроса тогда в БМП в рейсе выходило где-то 460$ в месяц. У практиканта получалось, что домой он приедет с невеликими деньгами, хорошо если не под 0. Полностью вычитать все деньги у практиканта мастер не мог, и поэтому на микрокарманные расходы у него все ж монета была. После этого случая народ поздравил судовода с удачной покупкой за 200$ и нарек его кличкой Аль-Капоне, позже потом трансформировавшейся в более удобную и короткую Капон. О его нелегкой судьбе, точнее о его торгово-финансовых операциях, и рассказ здесь.
Капон после этого притих и был паинька, да и радист тоже, так как шила в мешке не утаишь, а в экипаже тем более, то стало известно о похождениях подробнее, насколько это удалось, и поступок радиста, как то оставление товарища на поле боя, его молчание по приходу и попытка скрыть факты, все это не отразилось позитивно на его имидже. Оба они теперь надеялись на чудо и милость капитана, который мог сообщить о случившемся в училище.
Простояв почти с месяц в Дании, и наконец закрыв крышки трюмов, мы отправились без особых, не имеющих смысла быть описанными здесь, приключений в порт назначения Хо-Ши-Мин, он же Сайгон. Путь не близкий, как понимаете, но пароход был хорошим мореходом, с цокающим внутри вместо сердца, чистеньким и надежным Зульцером, и поэтому переход проходил в обычных трудовых буднях и рутинной работе, в войне с дающими то там то здесь течь трубами, а также с умирающими от старости насосами. Однако за 30 лет, и сам пароход порядком поизносился, погнил, несмотря на регулярные зачистки от ржавчины, подкраски и подмазки, которые не покладая рук осуществляла палубная команда во главе с боцманом. В помощь им и была отдана бригада практикантов. В то время по КЗОТу, за вредность работ было положено молоко, а покрасочные работы как раз подпадали под это понятие. Поскольку практиканты тогда трудились в основном по 4 часа в день, то молока у них выходило очень немного, да к тому же выдаваемое молоко было в основном консервированным концентрированным, а не популярной и ходовой, сладкой сгущенкой, хотя бывало и такое, но сделанное во Вьетнаме, и его вкусовые качества были соответствующими. Это молоко по вредности, точнее несколько банок, и стали начальным капиталом Капона. Чтобы не сложилось сразу неправильное представление о нем, как об ушлом пройдохе-мафиози, следует отметить, что он таковым как раз и не был, и интерес скорее в том, что вся его жизнь с потерями и приобретениями- это просто череда сложившихся обстоятельств, случайностей, везений и неудач, которые он нашел, лишь отчасти приложив к этому руку, скорее это просто такая вот судьба, судьба одного практиканта...
Кто был во Вьетнаме, тот знает рейд Сайгона на быстро несущей свои грязно-мутные воды реке, на которой на бочках швартуют пароходы в ожидании освобождения причала. Туда пришвартовали и нас. В ожидании властей спустили парадный трап. Вокруг закипела торговля и ченч (обмен, для непосвященных), поскольку денег у народа не было почти совсем, то торговцы быстро потеряли интерес ко вновь прибывшим и умчались на тарахтящих моторами джонках. Однако время от времени для обмена экзотических фруктов на что-либо подруливали другие, предлагая попутно и местно-сляпанные футболки, шорты и кепки с радующими глаз надписями: "Сайгон-Вьетнам", и керамические расписаные слоны-табуретки и бочата, в которые и вложил свои скопленные банки молока Капоне. Вместе с торговцами экзотикой на борт набежали и дельцы, без лишнего шума и шороха, предлагающие скупку всего полезного для хозяйства. Сначала в ход пошли бочки из под масла, которые были специально оставлены на корме до прибытия во Вьетнам, вопреки пожеланию деда выбросить их ещё в Дании. Попутно, за борт в джонки к дельцам, смайнали и кусок швартовного конца, и доски и проволоку от сепарации. Позже, туда же, по договоренности отправились и часть упаковки мешков для муки, и даже лист металла, выписанный для изготовления печки для сжигания мусора на корме. Всё это потом было списано на нечистых на руку вьетнамцев, поди разбери кто, что и чего в такой сутолоке. Администрация судна была занята в то время с портовыми властями и проконтролировать обстановку снаружи никто естественно не мог, кроме вахтенного матроса, но с него взятки были гладки: разве уследишь за всем, да еще когда заставили сетку на трапе подтягивать! Известно, что шила в мешке не утаишь, и поэтому инициативной группой было принято решение это самое шило затупить, поделив вырученные деньги на всех присутствующих в тот момент на палубе свидетелей, активно привлекая их к участию. Среди присутствующих волею судьбы оказался и Капон, справедливо получивший и свою долю за помощь в такелажно-грузовых работах при проведении сделок. Так у него появились наличные. Позже, участвуя еще несколько раз в сделках с латунной стружкой, трубами из цветного сплава (тогда для контура забортной воды использовали такие) и другим цветным ломом, и не только ломом, но названным так, он скопил некоторую сумму, на которую приобрёл себе в Сайгоне и зимнюю куртку (совершенно законно в этот раз), и раскладное панно из перламутровых ракушек, сделанное руками местных умельцев, и даже что-то у него осталось.
Вдоволь настоявшись в Сайгоне под выгрузкой, мы наконец расстались с Вьетнамом и получив новое задание отправились к новым, не освоенным нами землям, а именно в Малайзию и Индонезию под погрузку копрой и ещё каким-то продуктом кокосового производства, поднимающим удои датских коров, поскольку груз предназначался в Данию, в небезызвестный морякам в то время порт Колундборг. В Малайзии нам предстояло кочевать от одного острова к другому, собирая груз в таких дырах, где заход парохода был событием, и при этом экипажу приходилось вытворять поистине чудеса на швартовке, так как порой и швартоваться то было некуда. Груз подвозили на грузовиках в мешках, мешки укладывали в сетки и кранами поднимали на борт, где весёлые малайцы, не обращая внимания на удушливый запах и пыль от копры, высыпали их содержимое в трюм.
Тот, кто думет, глядя на завал электроники у нас, слепленной в Малайзии, что это ценовой рай для покупок этой электроники, сильно заблуждается. Цены там очень даже приличные и значительно дешевле покупать её здесь, в России, да ещё на месте или с доставкой и гарантией. А вот местной экзотики хватает, особенно поражает количество гермофродитов, трансвеститов, точнее их необъяснимое изобилие. На это и попались двое наших соотечественников-искателей приключений, позарившихся на очень обаятельных и симпатичных девчат, ласково зазывавших их на близость в какой-то подворотне. Не успели мы отойти и 20 шагов от места, где расстались с любителями клубники , как они выскочили оттуда с криками и хохотом, отплёвываясь от чего-то...Позже выяснилось, что кучка девушек, имитируя групповуху обступила ребят и принялась за ласки, ребята не растерялись, отвечая тем же, пока не подошли к делу конкретнее...и не обнаружили, что несмотря на утонченные девичьи личики и сочные молодые грудки, эти девушки, так охотно и причем бесплатно пошедшие на контакт, совсем и не девушки...что ещё им оставалось делать, как не разочаровать своих пассий и выскочить вон из загаженной подворотни. И таких очаровашек в Малайзии можно встретить очень часто, хорошо если не на каждом шагу. Так что не удивляйтесь, если в Малайзии зайдя в мужской туалет, Вы обнаружите 2 миловидных девушек, ласково поглядывающих в Вашу сторону, не торопитесь проверить, не ошиблись ли Вы табличкой при входе в туалет, Вы не ошиблись- это мужской! Но это к теме рассказа как бы не относится, так лирико-эротико-приключенческое отступление к описанию обстановки вокруг.
Посещение Малайзии также принесло 25 долларов Капону, так как там он продал, не без помощи старших товарищей, свой фотоаппарат "Смену" позарившемуся на дешевизну малазийскому работяге, тягавшему мешки с копрой в трюме. Капон чувствовал себя уже не банкротом, как в начале рейса, ведь теперь в его активе имелось уже порядка 50 долларов, и это после покупок в Сайгоне! Можно сказать, что он уже уверено стоял на ногах.
Покинув без сожаления Малайзию (возможно не все так считали...), судно пошло в Индонезию, в порт Сурабайя, где Капон, уподобившись товарищам, сделал вложения средств в поддельные духи, коими изобилует Индонезия и упаковку белых синтетических носков за 5$, кроссовки и ботинки по 5$, чем уменьшил свои активы до 20 долларов. В следующем порту Индонезии, не помню его название однако, в принципе началось самое интересное. На борт начали приносить разные поделки, например бивни слона с красивым резным рисунком и на подставке сначала за 100 долларов. Любителей экзотики за такую цену тогда не нашлось и тогда цена упала до 70, а потом и до 50 долларов. Как известно каждому товару-свой покупатель, нашлись всё же желающие приобрести за эту сумму. Продавец почуяв волну, принёс ещё, смайнав цену до 30 долларов, нашёл покупателя в лице буфетчицы и далее снижать цену не захотел, отправившись на другой пароход. Но вскоре явился другой, с бивнями ещё более красивыми и качественными и со стартовой ценой в 40 долларов, которую позже смайнал, не видя начального ажиотажа и спроса, до 25 долларов, окончательно расстроив предыдущих покупателей дешёвой слоновой кости. Однако не все поддались на соблазн, видимо прикидывая, что придётся ведь тащить бивень домой, а как экипаж будет возвращаться- неизвестно, да и уж больно дешева здесь слоновья костяшка...Один из машинёров всё же купил бивень в подарок, отдав за него 20 долларов и 3 банки сгущенки. После чего удовлетворённый торгами продавец ценностями удалился. Вотчман (местный вахтенный на борту судна), внёс ясность насчёт бивней, оказалось, что не только в России живут Левши, (а может его потомки после раскрепощения перебрались в Индонезию) и что бивень сделан из автомобильной шпаклёвки, умело обточен и обожжён. Чувства купивших бивни, рассматривать не будем...Несколько раз приносили ракушки, светильник в виде аквариума с чучелом змеи бьющейся в пасти чучела мангуста, и чучело белой кобры, грубо зашитой словно старый футбольный мяч, но до сих пор грозно производящей впечатление. Эти поделки также нашли своих покупателей, но Капон устоял. Сломался он на другом. Как-то заявился чудило и предложил купить попугаев, буфетчица и 2-ое практикантов клюнули на это и вскоре в каюте буфетчицы появилась клетка с розовым какаду, но об этом здесь речь не пойдёт . Практиканты, один из них Капон, посмотрев на птицу, что-то прикинули и решились тоже на эту авантюру, сложились вместе пополам, долго торговались и слегка сбив цену и переплатив лишние 15 долларов за клетку и фиктивное свидетельство непонятно о чём и на каком языке, всё таки приобрели розового какаду на свой страх и риск, благо рисковали пока 75 долларами на двоих. Капон же вложил свои последние деньги в этот проект и ещё остался должен. Так появился на судне Степан, как назвали попугая практиканты.
Кто не видел розового какаду, сходите в зоопарк, посмотрите, это птица не какой-то там волнистый попугайчик. Но Степан был совсем непростой. Ранее, я слышал где-то байки, что попугаев ловят в лесу, намазывая специальным клеем шесты, и когда попугаи ватагой садятся на ночлег, к утру они уже приклеившись, становятся товаром...было похоже, что Степан был одним из таких попугаев-неудачников. Но проблема была в том, что он себя таковым не считал и Вы можете себе представить огромную курицу сантиметров 50 ростом, с клювом наперекосяк и длиной сантиметров 7, раскидывающую крылья и шипящую так, что видя это, Вы благодарите судьбу, что поместила его в клетку, а не рядом с Вами. Он больше напоминал дракона, чем какаду, только не изрыгал пламя, не ставя купивших его людей ни во что. Степан знал себе цену, о которой догадывались и люди, когда он с диким победным шипящим воплем вырывал из их рук отвертку, с помощью которой ему пытались сунуть в клетку кукурузину. И видя, во что превращается початок и как срывается злость на отвёртке, люди проникались невольным уважением и страхом, видимо представляя, что могло быть с их живыми пальцами, если такое вытворялось с металлическим инструментом, не говоря о початке, разлетавшемся в мгновенье ока по всей каюте на мелкую труху. Первые дни практиканты и их соседи не спали совсем от ора дикого попугая, пытавшегося (и небезуспешно) раздвинуть прутья клетки, созданной явно не для таких монстров. Он скорее напоминал истребителя попугаев, чем сам являлся попугаем. Люди валом валили в каюту к практикантам, погонять свой и попугаев адреналин, надеясь на прочность трещавшей клетки. Мы уже давно покинули Индонезию и шли на Сингапур бункероваться, а ежедневное шоу продолжалось. Мало по малу Степан привык к своим новым соседям-практикантам, не раз пытавшихся наладить контакт с монстром и продолжавших пихать плоскогубцами своей птичке поесть, по прежнему рискуя остаться без молодых пальцев и на которые всё время метил кроваво-красным и недобрым глазом Степан. С чужаками же Степан не шёл ни на какие компромисы и был строг, беспринципен и беспощаден.
Капон и его сообщник, тот же радист, живший с ним в каюте, видя некую лояльность к себе со стороны Степана, решили сделать ему приятное, даровав свободу и независимость, правда в пределах своей каюты и под защитой конструкции типа вольера, для чего у боцмана был выклянчен большущий кусок органического стекла, фанера и доски. В машинной мастерской, по очереди сменяя друг друга, радист и Капон аккуратно высверливали частые отверстия для воздуха в 5-8 мм. оргстекле на сверлильном станке. Пока один занимался этим будущим фасадом вольера, другой строил вольер в каюте на столе, сооружая крышу и стенки. Степан слегка нервничал, глядя на непривычную возню своих хозяев, и время от времени отвечал на завывания дрели страшными криками с неизменным превращением в безогненного дракона. Наконец "вольер" был готов к сдаче и заселению. Главный приёмщик и жилец об этом и не догадывался, поэтому он разошелся не на шутку, когда после длительного перерыва, его клетка была накрыта одеялом, чтобы обеспечить минимум безопасности при переселении в более просторное жилище. Клетку удалось открыть, и подставив вплотную дверные проёмы клетки и каютного вольера, Капон и сообщник ждали быстрого переселения. Но Степан был какаду, а не глупой курицей, (хотя разок и повёл себя так, отчего и оказался в неволе) и так просто без боя выходить не собирался. Вступать в открытое противостояние со Степаном практиканты не решились, но и стоять и ждать его выхода, удерживая очень небезопасно и на весу, его полуприкрытую одеялом клетку, тоже желания не было. Было принято решение морить врага голодом. Забросив початок кукурузины, (которыми они заблаговременно запаслись еще в Индонезии) в проём вольера, деятели, соблюдая все меры предосторожности подвесили и примотали веревками и проволокой клетку с открытой в вольер дверцей. Степан держался долго, он успокоился и делал свои дела как ни в чем не бывало, оставаясь на своем месте. Так прошла ночь, не внеся ничего нового в эту ситуацию. Утром,найдя Степана в хорошем расположении духа и по прежнему не собиравшегося покидать свой бастион, практиканты после завтрака отправились на работу. Ближе к традиционному 10-ти часовому перервыву на чай, Капон забежал сменить мокрую училищную робу, и обнаружил, что Степан ведомый чувством голода или любопытства, всё же вылез из клетки и обследовал теперь "вольер". Капон немало рискуя, успел отвести в сторону клетку и закрыть дверь "вольера". Всё, дело было сделано. Отработав положенное время до обеда, практиканты решили взяться за науку и занялись выполнением учебных заданий, с чувством удовлетворения поглядывая на Степана в его новом жилище. Ребята уже было совсем расслабились, когда Степан начал проявлять беспокойство, шипя и радуваясь на пару размеров больше, чем он был на самом деле. Дело было в общем то обычное, и этому ребята не придали этому должного внимания до тех пор, пока Степан не забесновался и не тюкнул со злости сверлёное оргстекло "вольера" своим жутким клювом, оргстекло сразу треснуло, практиканты оглянулись на необычный треск, встретились взглядом с красными от злобы глазами монстра и растерявшись на мгновение, увидели как Степан наносит ещё один сокрушительный удар по оргстеклу, которое не выдержав напора развалилось на куски, освобождая проём для выхода-вылета в каюту славной пичуге. Понимая, что выбора у них никакого нет, ребята выскочили из каюты, захлопнув дверь и оставив бушевать за ней, уже праздновавшего победу Степана. Немного отомстив за себя, Степан слегка успокоился и теперь контролировал пространство, как воздушное, так и палубное в пределах практикантской каюты, не давая даже приоткрыть дверь, не то что войти и собрать распотрошённые подушки, тетради и книги. Срочно собрав военный совет в соседней, дружественной практикантской каюте, Капон и совладелец попугая-радист решились на штурм, понимая, что альтернатива одна: спать в коридоре...Для штурма был разработан план с использованием одеял. Когда группа захвата ворвалась в каюту, несмотря на предупреждающие крики оттуда, что пощады никому не будет и что розовые какаду так просто не сдаются, Степан принял неравный бой, метаясь по каюте в неистовстве и истерике и прокусив до крови палец Капона, несмотря на прикрытие радиста, пытавшегося безболезненно для себя накинуть одеяло на кровожадную птицу. Но силы были не равны, и пролив первой крови, оставив вместе с подушечными перьями на полу, половину своих Степан был прижат 3-мя одеялами и позже запихнут в надежную и проверенную временем клетку, где он еще некоторое время продолжал негодовать и угрожать всем приближающимся к клетке. Позже, сорвав остатки злобы на огрызке початка кукурузы и выправив остатки перьев, поработавшим за этот день на славу клювом, он успокоился в накрытой одеялом, затемнённой клетке. Вольер был демонтирован, порядок в каюте постепенно восстановлен, убытки посчитаны и оплаканы, подушки заменены, испражнения Степана оттёрты и отстираны. Наступила полоса затишья и перемирия, изредка оглашаемая из клетки напоминанием о том, что всё в этой жизни временно и нет смысла питать иллюзии на этот счёт...
Капон, за переход до Сингапура умудрился продать панно из ракушек и одному из матросов и слона-табуретку мотористу по демпинговым ценам, рассчитался с небольшим долгом и обзавёлся наличностью.
Тем временем судно дошло до Сингапура и бросило якорь на внешнем рейде, среди множества других судов. Поскольку мастер планировал сделать кое-какие покупки в Сингапуре, то за счёт культфонда, который выделялся в то время пароходством, был заказан катер и все незадействованные в бункеровке лица смогли выбраться в этот привлекательный город. Капон занял ещё немного денег, прикинув свои возможности, вычеты и взаимозачёты и естественно также пристроился на борту катера. В Сингапуре он приобрёл фотокамеру за 10 долларов, автомагнитолу с колонками за ту же сумму, кофеварку за 18 и ещё что-то по мелочи на подарки дома. Истратив все деньги на приобретения, он вновь оказался на мели, оставаясь ещё в долгах, но зато в каюте теперь был полный комфорт: попугай в клетке, кофеварка на столе, бренчащие блатными мелодиями колонки с мигающей от натуги автомагнитолой. Зачем ему понадобилась автомагнитола объяснить он не мог, просто захотелось и всё, хотя в планы и входило пристроить на машину у дядьки в деревне...
Переход до Суэцкого канала в общем-то не был ничем примечателен, Степан приобвыкся к обстановке и соседям по каюте и не бузил по напрасну. И даже был пару раз вынесен погулять в клетке наружу, вместе с коллегой по неволе-какаду буфетчицы, под ласкающие теплом, лучи солнца, на которое так богат регион Индийского океана. При проходе в Суэцком канале, Капон сменял фотоаппарат и дермантиновые ботинки из Индонезии на чеканные египетские "декоративные тарелки" и адаптер на 12в для своей автомагнитолы у египетских швартовщиков, чинно разложивших как обычно, свой товар на палубе. Первый порт по пути в датский Колундборг был в Испании, туда мы и зашли, чтобы оставить часть груза там. Там, в порту, бизнес-группа предложила местным работягам индонезийские духи, экзотические поделки, и некоторые другие товары из Вьетнама и Индонезии, которые надо заметить нашли своих покупателей, принеся прибыль от 30 до 100%. Что-то продал там и Капон, избавляясь от набранного хлама и финансово поднимая себя. На переходе от Испании до Колундборга, в кормовом трюме произошло самовоспламенение копры, причиной которого стало попадание воды из ахтерпика, через обвалившуюся от гнили переборку. Груз был подпорчен и дымился, и в Колундборге нас поставили на отстойный причал, произвести безопасную выгрузку испорченного груза. Отстойный причал был очень далеко от города и любых людских поселений, тем не менее это не помешало судовым бизнесменам установить торговый контакт с датчанами с барж, кучковавшихся неподалёку, и с работягами, работавшими у нас на судне. В ход пошли и панцири черепах из Вьетнама, и фаянсовые слоники-табуретки оттуда же, по поверью в Скандинавии, приносящие счастье в дом, и вьетнамские фаянсовые бочонки-табуретки, счастье может и не приносящие, но сидеть на них, одевая обувь было можно, любуясь расписными узорами на них. Поделки индонезийских мастеров также привлекли внимание, и слоновьи бивни из мастики и чучела мангуста и змеи, также принесли некоторое обогащение их владельцам, как впрочем и египетские чеканные тарелки. Торговля пошла несколько на спад, когда немногочисленные датчане-покупатели насытились экзотикой, но слоники и бочата-табуретки, да и тарелки ещё имелись в наличии, и народ спешил избавиться от лишних тяжестей и обуз, уже прознав про возможный следующий рейс: из Антверпена с зерном в Вентспилс, и затем на ремонт в Ригу. К тому времени Капон и радист-сообщник уже трезво оценив ситуацию, отдавали себе отчёт о возможных проблемах с попугаем. И поддавшись на уговоры бизнес-группы, заинтересованной в комиссионных от возможной сделки, они решили продать Степана, точнее попытаться предложить, но пока у них это плохо получалось. Но тут, один затащенный поглазеть на белую кобру датчанин-работяга поинтересовался, нет ли ещё чего-нибудь интересного в сусеках, кроме уже представленных ему всех "сокровищ Али-Бабы", и тогда ему был продемонстрирован практикантский какаду. Датчанин поинтересовался предложенной ценой,( а Степана оценили в 500 долларов) покачал головой и сказал, ему самому такое чудо не нужно, тем более живое, не то что чучело белой кобры, и что он поговорит со знакомыми в одном баре, может они этим и заинтересуются. Стало ясно, что это вежливая отговорка...Бизнес совсем встал на якорь, и бизнес-группа решила во что бы то ни стало добраться до города и там отдохнуть от сует. В расчёте на гостей-покупателей, неожиданно сдержавших неправдоподобные обещания вернуться и что-нибудь купить, все товары были снесены в одну каюту, минимальные ценники обозначены, и ключи отданы мне, поскольку в город я не собирался, но заинтересованный процентом от возможных сделок, я сломался...Практиканты тоже в город не поехали, экономя видно деньги, да и воспоминания о приключениях на датской земле были наверное ещё свежи.
В Сингапуре народ набрал различной аппаратуры по приемлемым ценам. Взял себе музыкальный центр и я, и теперь выключив свет в каюте, под ритмы Dire Straits я лежал и расслаблялся, прикидывая возможные планы на будущее. СД уже закончился, но вставать и менять его было лень и я погрузился в дрему. Проснулся я от того, что кто-то приоткрыл дверь каюты, и просунув руку в образовавшуюся щель, пытался нащупать выключатель. Наконец ему это удалось и в проеме появилось лицо артела, стоявшего в то время на вахте у трапа. Он пробормотал, что к тебе пришли и при этом, почему-то поглядывал вверх. В дверном проёме показалась фигура без головы, заслонившая и свет из коридора и пытавшегося прошмыгнуть под рукой фигуры в татуировках, артела. Секундой позже показалась и голова фигуры, бритая наголо и с серьгами в ушах, оказывается сразу не вошедшая в панораму. Свет из коридора пропал окончательно, когда пространство рядом заполнила вторая такая же, вся в татуировках фигура, с похожей на первую головой. Человек, обладатель первой фигуры, окинул взглядом убогую келью советско-российского моряка и наткнувшись на меня взглядом, что-то то ли прорыгал, то ли прорычал или промычал, но в любом случае я не понял. Но первое, что мне пришло в голову, это то, что артел как всегда что-то напутал, и эти двухметровые детины пришли все же не по мою душу, во всяком случае я очень на это надеялся. Но один детина явно намеревался втиснуться ко мне в каюту, другой, отодвинувшись слегка в сторону поглядывал то на меня, то на растерявшегося артела, не успевшего ретироваться. Я вдруг сообразил, что нам будет не совсем удобно выяснять что-либо у меня в каюте и мы можем и не поместиться при таких-то габаритах гостей, и что это скорее всего чем-то недовольные покупатели духов и слонов, за которые мне, за отсутствием бизнес-группы, придется теперь отдуваться. Я протиснулся в коридор, давая понять громилам, что в коридоре больше места. Громилы делали недоумённый вид, удивляясь почему я их не понимаю. Надо сказать честно, в то время мой английский был ещё не на той высоте, чтобы сходу понимать любые гортанные звуки, изрыгаемые откуда-то сверху. Но вскоре я разобрал знакомое слово сувенир и where is ...что-то, что по звуку было близко к приступу рвоты. Но ребят явно не тошнило и они что-то хотели видеть. Я догадался, что они хотят посмотреть скорее всего вьетнамо-индонезийские сувениры и открыл каюту-магазин. Изобразив заинтересованные лица, гости поводили бритыми головами, посмотрели всё что там было, для вежливости спросили цену и собрались было уходить, как тут явился артел с ещё одним парнем, меньшим, чем первые двое ростом и одетым поприличнее по нашим меркам. В нем я узнал покупателя белой кобры, он перекинулся парой фраз на своём родном датском наречии с громилами, и стал объяснять как можно доходчивее в чем собственно суть проблемы, при участии одного из гостей-шкафов, по прежнему изрыгавшего непонятное для моего уха слово. С помощью жестов они дали понять, что пришли посмотреть птицу, ту, что была представлена днём для продажи. Тут до меня дошло в чём дело, и что слово так похожее на рвоту было английское "бёрд"-птица, на сердце отлегло и я повёл гостей в каюту к практикантам, которые поначалу испытали те же чувства, что и я, увидев заглядывающих к ним громил, бритых наголо с серьгами в ушах, в майках обнажавших покрытые татуировками бицепсы. Но бизнес есть бизнес, и мы приступили к делу. Поскольку из всех русскоязычных, присутствовавших там, я обладал несколько большим словарным запасом английских слов, то и основное бремя общения выпало на мою долю. Степан дремал в клетке, покрытой одеялом, чтобы на стоянке не создавать лишнего шума. Когда занавес был сдёрнут и он предстал во всей своей стати, то он будучи однотонным, лишенным в боях части своего перьевого покрова существом, создавал впечатление больной курицы, что явно не играло на руку продавцам. Некоторое разочарование промелькнуло и на лицах потенциальных покупателей. Степан продрал ото сна глаза и увидев чужаков в непосредственной близости зашипел, раздулся, и раскинув по орлиному крылья, заорал на незванных гостей благим матом. Это сменило настрой покупателей, и они переспросив о цене, поинтересовались возрастом Степана. Реального возраста конечно никто не знал, поэтому сказали то, что сказал индонезийский продавец: 3 месяца, предъявив липовое свидетельство, которому по моему не поверили даже доверчивые датчане. Но тем не менее мы приступили к обсуждению цены, заниженной покупателями до 200 долларов. Долго бились, обсуждая достоинства и недостатки Степана, тем временем "забившегося в угол" круглой клетки и шипевшего на обступивших его безкрылых существ. Отдавать Степана по дешёвке, практиканты не хотели и в конце концов цену удалось поднять до 300 долларов, когда вдруг один из покупателей, по своей несоответствующей внешности наивности, протянул руку и собирался было сунуть палец между прутьев клетки. На долю секунды Капон опередил Степана и отдёрнул руку неопытного "натуралиста". На том месте, где должен был быть палец, лязгнул о прутья мощный бронебойный клюв. Ничего не понявший "натуралист" недоуменно спросил в чем собственно проблема, и почему нельзя оценить товар так сказать на ощупь, хотя такая реакция и бойцовские качества птички не требовали комментариев и подняли рейтинг какаду в глазах, заскучавших было от затянувшейся сделки, датчан. Для пущей наглядности на отвёртку был посажен сухой початок кукурузины и поднесен к прутьям, вновь имитируя чью-либо руку. Случившееся далее, не требует описания, но увиденное привело покупателей в неописуемый восторг и цену удалось поднять до желаемых 400 доларов. В принципе такая сумма хорошо делилась на 2-х практикантов и потому вполне устраивала их. Но в работе по совершению сделки участвовало немало народу, претендовавшего на комиссионные. Вокруг них и развернулось сражение, для чего вновь, в рекламных целях, были задействованы скрытые резервы злости Степана, выплеснутые на просунутую в клетку отвертку. Степан пришелся ребятам-датчанам по душе, искавшей видимо чего-то близкого и родственного, и несмотря на их наивные примочки об отсутствии более денег и об остатках денег мелочью, все же им пришлось добавить ещё 20 долларов в датских кронах, после веского аргумента о дороговизне клетки. Ударили по рукам, пересчитали деньги и уже не обращая внимания на запоздалые истошные вопли Степана, накрыли клетку одеялом, и внушительного вида процессия загромыхала по трапам.
Всё, эпопея с какаду была благополучно закончена, Степан мчался тем временем в машине, в накрытой судовым одеялом клетке, в новую, возможно и лучшую, чем до селе, жизнь в неволе с новыми, близкими по боевому духу и виду хозяевами. Позже, получив свои комиссионные, бизнес-группа активно насела на буфетчицу, также купившую себе ручного попугая-самку, с уговорами продать и его, но она устояла и решила оставить его себе, слабо представляя возможность его транспортировки домой. Капон и сообщник поделили полученный доход, Капон получил 200 долларов, отдал долги и у него теперь в активах появилась приличная для него сумма, где-то в 170-180 долларов, после всех вычетов и приобретений. Это было лучше, чем ничего, и он был в принципе доволен и уже строил планы о возвращении домой к учебе, что планировали и остальные практиканты, благо перешвартовавшись на другой причал, где судно было доразгружено, мы получили новое задание и стало точно известно, что после Колундборга, мы в балласте делаем переход до Антверпена (Бельгия, кто не знает), грузимся зерном в мешках и идём в Вентспилс (Латвия) на разгрузку, после чего в Ригу на ремонт.
Без особых приключений дошли до Антверпена, где ещё толком не дождавшись швартовки, набежала толпа, эмигрантов-кавказцев, почему-то называвших себя евреями. Внося некий ажиотаж и сумятицу, они, в борьбе с конкурентами и друг с другом, насели на судовой народ с предложением купить автомашины, имея неплохой процент с этого, и живя припеваючи в Бельгии только с продаж машин в Россию. Получив разрешение от капитана на приобретение авто, народ кинулся на просмотры. Люди, метаясь от одного гаража к другому, пытались сделать свой выбор. В то время советские (российские) авто ценились почти в раза дороже своих иностранных собратьев, поскольку ввоз отечественных автомобилей был беспошлинным без права отчуждения 2 года для любого физического лица. Иномарки же подпадали под пошлину, и потому стоили недорого, в виду отсутствия спроса. Однако для физических лиц пробывших 6 месяцев за пределами РФ, льгота всё же была и при провозе иномарок, чем и не преминули воспользоваться многие члены экипажа, поскольку было чётко посчитано, что к приходу в Ригу у нас выйдет этот срок в 6 месяцев. Воспользовался такой возможностью и сообщник Капона-радист-практикант, купив у женщины на авторынке старенький Форд-Таунус, с виду в приличном состоянии, за 450 долларов, как известно скопленных им, в отличие от Капона. Купил машину Форд-Эскорт у кавказца-маклака и практикант-электромеханик, красного цвета за 550 долларов, позже проданную им в России уже российским кавказцам в 5 раз дороже. Когда желающие купить машину уже сделали приобретения, маклаки стали уламывать и тех, кто был в каком-либо сомнении. Подошел маклак и к Капону, в надежде найти в нём клиента. Капон было разочаровал его, сказав, что он практикант и денег на машину у него нет, маклак слегка огорчившись отошёл в поисках другого, но не видя перспективы вернулся к Капону и поинтересовался сколько у него всё же есть денег. Капон ответил, что 150. Маклак попытался раскрутить его на большие расходы, хотя бы на 250, полагая очевидно, что тот просто жмётся. Но Капону жаться было не над чем, и маклак, найдя для просмотра ещё пару потенциальных покупателей, предложил Капону поехать присмотреть что-нибудь за его деньги. У Капона с собой не было водительского удостоверения, а так как машины планировалось гнать из Риги, то помочь ему в этом желающих было мало. Капон побегал, поискал свободных обладателей прав, поскольку многие были уже заняты. Ему удалось уломать 2 штурмана, который ещё сомневался купить-не купить, и меня, как запасной вариант. И он поехал на смотрины. Там его кавказцы-профессионалы уломали таки на покупку старенького Опеля-Аскона за 160 долларов и 2 блока сигарет, и вскоре старый добрый Опель синего цвета, с кляксами, заклеивающими коррозийные места, встал в ряд, с готовыми к погрузке другими авто. Несмотря на такую цену, машина была ещё на ходу, спортивного вида, с двигателем 2,8 литра, и мощно откликалась даже на лёгкое нажатие на педаль акселератора и брала с места, как дикий необъезженый мустанг. Несмотря на изношенные сиденья и неприглядный вид вообще, Капон был доволен, ведь это была, пусть такая, но его собственная машина. Правда теперь он снова остался без денег, так необходимых курсанту, но у него была надежда вернуть их, продав позже машину в России, где бы она стоила значительно дороже вложенных 160 долларов.
Погрузка подходила к концу, боцман с матросами готовил приспособление для погрузки частной собственности на борт. Кормовой трюм оставался пустым вследствии обвала переборки ахтерпика и по сути можно было погрузить все машины туда, но по непонятным для нас причинам, капитан не разрешил и дал добро на погрузку лишь на открытую палубу судна. Несколько хитрецов, первыми подогнав свои новые приобретения, сразу заняли места для них на палубе вдоль комингса кормового трюма, у самой надстройки, спрятав их от ветра и брызг морской воды, да от глаз деда и мастера, что давало возможность выполнения мелкого ремонта в рабочее время. Как это всегда происходит, дружно грузили лишь самые первые машины, самые умные же, как обычно, погрузив свои машины, под разными благовидными предлогами переставали помогать в погрузке другим и занимались своей собственностью. Новоиспеченные автовладельцы суетились определяя очередность погрузки, потому как машины не самых хитрых следовало грузить вдоль левого борта от надстройки в нос, на открытую палубу, как было разрешено и предписано капитаном. Получилось так, что машину Капона, как самую дешёвую из всех приобретённых, и в соответствии с рангом владельца, погрузили почти самой последней, на место под самым полубаком. Оставшиеся 2 машины поставили на другой борт, где-то посередине. Машины закрепили понадёжнее, как могли, в спешке отшвартовались, благо было уже 2 часа ночи и лоцман был уже давно на борту, млея от уже не первой чашки капитанского кофе. Народ разбежался до утра, дотянул до обеда и ринулся инспектировать свои авто. После обеда, отработав остаток рабочего дня в обсуждении последних покупок и обнаруженных в них проблем, автовладельцы приступили к ремонту и приведению в порядок всего, что на их взгляд этот порядок и нарушало в их новых игрушках. Капону также не было чуждо ничто человеческое, и он глядя на бывалых автомобилистов, вооружился инструментом, которого разом стало не хватать на судне, и сняв все сидения у себя в машине, вычистил, запылесосил и оттёр, где это было можно салон, и наконец постирал чехлы, закончив наведение автомакияжа общей помывкой снаружи. Машина несколько преобразилась, сделала вид, что засияла и Капон теперь не выходил из неё, представляя как он будет мчаться, ревя мощным мотором, по родным просёлкам. На следующий день, Капон зашкурил ржавые, но ещё не прогнившие до дыр места и подкрасил их, натянул стиранные чехлы на сидения и установил автомагнитолу с колонками, купленные, как уже упоминалось ранее, в Сингапуре. Теперь Капон не мог насладиться своим пребыванием внутри, ощущая себя если не настоящим Аль-Капоне, то по крайне мере непростым парнем, каким он не был в начале своей морской трудовой деятельности. Он периодически заводил машину, давая газу и выводя мощный движок на повышенные обороты, заглушавшие громкое бренчание блатных напевов из динамиков в машине, которые он крутил для гостей-практикантов, забегавших оценить обстановку.
Ближе к Северному морю было получено штормовое предупреждение, и автомобилисты подкрепляли на палубе свои машины как могли. Северное море однако проскочили без особых проблем, сетуя на то, что мастер всё же зря не позволил погрузить машины в трюм, так как волнишка нет-нет, а заплёскивала на борт, радужно заливая мелкими брызгами и без того ржавеющие автомобили. Пройдя датские проливы, мы надеялись на Балтийское затишье, но явно просчитались с этим, абсолютно зря бегая смывать с машин морскую соль пресной водой. Ветер только усилился, началась сильная качка, какую никто из моряков не ожидал от умеренной Балтики, всё начало, как и водится в таких случаях, летать и в каютах, и на камбузе и в машине, несмотря на принятые меры и крепёж. Народ в волнении бегал к лобовым иллюминаторам смотреть свои машины, и не выдержав переживаний подбегал к ним, пытаясь ещё что-то подтянуть и подкрепить, немало рискуя быть сдутым или сбитым с ног. Увидев такие шевеления на палубе, капитан запретил выход безумцев на палубу своим приказом. А ветер лишь усиливался и усиливался, поднимая на дыбы тёмные Балтийские воды, которые теперь нещадно заливали палубу, целиком накрывая всё, что на ней было. Народ, кто с интересом, кто с тоской, наблюдал через верхние лобовые иллюминаторы и с мостика, на творившееся снаружи. Все двери были задраены и нижние иллюминаторы закручены на броняшки, и теперь автовладельцы под различными предлогами забегали то на мостик, то в гости к комсоставу, живущему на верхних палубах в лобовой части надстройки. Помучавшись от бортовой качки и вдоволь накувыркавшись, дождавшись ещё большего усиления ветра, капитан сбавил и без того хилый ход, изменил курс судна, став поперёк волны, и подставляя левую скулу корпуса под мощные удары стихии. Теперь волны, сильно ударяясь о нос, легко переваливались через него, прокатывались до самой надстройки, накрывая всё пенящимися водоворотами, и докатившись до тамбучин разбивались, заплёскивая брызги на иллюминаторы мостика. Не стоит говорить о настроении владельцев машин, которые были в любом случае дороги для каждого ровно на сумму истраченную на них, исходя из финансовых возможностей каждого из моряков. В воображении почти каждого фантазия рисовала, как его машина сначала ослабила крепление, переваливаясь с бока на бок, затем одна за другой растяжки лопаются, не выдерживая нагрузки от давления на машину потоком воды, и наконец она съезжает к фальшборту и бьётся обо всё, что выступает на палубе...зрелище не для слабонервных, однако. И вот когда зарисовки фантазии достигают своего апогея, автовладелец не выдерживает, пробирается на мостик, и не получив шанса днём, из-за сильного дождя, убедиться в том, что всё пока в порядке с его машиной, он умоляет помощника посветить ратьером и пробить лучом кромешную, кипящую пучиной, тьму, скрывающую его сокровище. Походы на мостик уже приелись вахтенному помощнику, и поскольку его машина так же стояла на палубе перед ним, то он заявил, что бегать на мостик не надо, что он будет проверять машины часто, и если что, то даст знать пострадавшему, хотя тот не смог бы ничего поделать, даже глядя как убивается о борт его "железная подруга". Но вроде обошлось без этого, шторм стал стихать, и после почти 3 дней бессонных и беспокойных ночей, народ пошёл смотреть, что сталось с их достоянием. Большинство с радостью для себя обнаружили, что крепёж выдержал, хотя и порядком ослаб, чуть не воплотив фантазии в реальность. Однако радость была омрачена открытием дверей авто, освободивших ниспадающие потоки воды из салона. Водой были заполнены почти все автомобили по левому борту, в большей или меньшей степени, в зависимости от качества уплотнений и интенсивности воздействия стихии. Пострадала и машина одного из хитрецов, забивших себе достаточно безопасное местечко у кормового трюма, её сорвало с креплений и шмякнуло о поручень трапа, сформировав кузов, с необычно вогнутыми обводами багажника. Но больше всех, как оказалось, не повезло Капону. Его ждала страшная картина: одна из немалых волн, перескочив бак, обрушилась прямо на его "ласточку", вынесла лобовое стекло, прошла через чистенький салон, и смыв за собой колонки, вышла, унося и заднее стекло. Последующие волны уже просто проходили через машину насквозь, полоская и без того отдраеный Капоном салон и всё, что было в нём, включая и магнитолу. Это была катастрофа, ибо вложив в эту машину практически всё, что у него было, Капон это всё разом и потерял. Но недаром он носил такую кличку, он выстоял под таким ударом судьбы. Как и другие, он предпринял попытки вернуть машине жизнь: сушил кресла, половое покрытие, вставил, неизвестно как уцелевшее лобовое стекло, заклеил плёнкой проём от заднего стекла. Умудрился вроде даже пару раз завести её, но машина была фактически потеряна.
Судно прибыло в Вентспилс, на борт набежали работяги, оживлённо обсуждая купленные в Европе автомобили, интересуясь ценами и ухмыляясь, видно прикидывая местные цены. Больше всего они останавливались около машины Капона, явно недоумевая, как это могло быть куплено, и получив объяснение о причинах создавших такую картину, иммитировали сочуствие на лицах. Спустя день на борт поднялся мужичок, спрашивавший не хочет ли кто продать машины, и кроме Капоне он не сторговался ни с кем. Понимая, что это уже запчасти, он пообещал Капону 200 долларов, и Капон не веря в улыбнувшуюся ему снова удачу, с радостью согласился. Он попросил капитана позволить ему списаться в Вентспилсе, вместе с практикантами, кто не покупал машины. Капитан пошёл навстречу и купил ему билет на поезд. Капон сходил в местную таможню с мужичком, там они оформили транзит на автомобиль, заявив, что Капон последует на нём в Россию. С этим транзитом, Капон на буксире выехал за ворота порта, получил 200 долларов, и на следующее утро, забрав справку о плавании и остатки причитающихся ему денег, отбыл на поезде в Питер. Так завершилась его практика, полная провалов, падений и подъёмов, игры случая и фортуны, отобравшей и вернувшей ему его деньги, оставив его финансовое положение на приемлемом для практиканта уровне.